Мы вышли на улицу. В воздухе пахло морозом, небо покрылось сетью ярких звезд.
– Что-то совсем пусто тут у вас… – заметила я, оглядываясь на особняк с сияющими вечерним светом окнами.
Ник, засунув коробку под мышку, проворчал:
– Ничего, позже подтянутся. Дел много накопилось, пока взаперти сидели.
– Ник, ничего, если я спрошу тебя о Машеньке?
– Она уже бегает. Все с ней нормально. Бабушка следит.
– Хорошо…
Когда мы дошли по дорожке до ворот, я спросила, немного опасаясь, что такой вопрос у них считается невежливым:
– А Марина Олеговна, она кто?
– Еж…
Мне вспомнилась сказка о трудолюбивом ежике «Ухти-Тухти», которую в детстве читала на ночь бабушка, и я расплылась в улыбке.
На что Ник доверчиво сказал:
– Ты не смотри на ее мягкость. Попробуй нарушить порядок, мало не покажется! Ее даже Тео боится!
– А нечего порядок нарушать, она небось в каждую сложенную вещичку душу вкладывает! Вон домище какой уютный. Это же столько сил! – И уточнила: – Даже если делает не только она.
– Я вижу, вы друг друга поймете! – Ник хмыкнул.
Да, у нас с ним сложились почти родственные отношения, я уже это заметила. Скоро драться за игрушки будем.
– Еще бы! – высокомерно ответила я, по сценарию задрав нос.
Мы быстро миновали поворот и вошли в здание. Ник передал коробку мне и, сославшись на дела, убежал. Небось Сейрра заждалась…
Когда я вошла в комнату, обомлела! Тео сидел за рабочим столом и напряженно наблюдал за мной сквозь полуопущенные веки. Я закипела! В гневе швырнула коробку на диван.
– Ты сердита, – проговорил Тео очень тихо, без тени эмоций.
– Конечно! Я так и знала, что ты что-то задумал! А твои в клане слушаются тебя, как марионетки, боясь отказать.
– Естественно.
– Зато для меня неестественно! – рыкнула я, сурово воззрившись на умника, но без толку. И меня понесло: – Нет, ну это надо! Только открыл глаза – и туда же! Ты вообще головой думаешь? Может, ну его к черту, и я поеду домой, раз мешаю тебе творить глупости?!
Меня боялись сильные мужчины, а Даша ругала, как мальчишку. Это было что-то новое, но я определенно могу к этому привыкнуть. В ее силах вывернуть мое сердце наизнанку и растоптать мою жизнь, я давно в отношении к ней не узнавал себя.
Даша отбросила волосы в сторону нервным жестким жестом, который очень редко демонстрировала раньше, заодно одарив меня еще одним уничижительным взглядом. Да, она в гневе… С упавшим сердцем я осознал, как близок к потере. Она не шутит. В душе все сжалось и заныло.
– Даш, прости, мне нельзя лежать… Дела… – тихо пояснил я, не надеясь, что она меня услышит.
– И одежда сразу нашлась! – расстроенно продолжала Даша, не отрывая от меня взгляда. До нее только дошло, что у нее в глазах стоят слезы. Она от этого смутилась еще больше.
Я поднялся из-за стола, собираясь ее ловить, потому что она уже оглядывалась по сторонам в поисках своей сумки. Но, заметив мои движения, замерла, словно я нес что-то хрупкое, что мог случайно разбить. Не двигаясь, с придыханием, сказала, распахнув в испуге глаза:
– Сейчас же сядь! Совсем спятил!
Я обошел стол. Но Даша, не выдержав, метнулась ко мне.
– Не покидай меня, – прошептал я, склоняясь к ней, обнимая ее и защищая от боли и обиды, прижимая к себе, к своему сердцу. Да, я виноват, но не мог по-другому.
Она, оторвавшись от меня, сказала:
– Я готова тебя прибить за такую глупость!
Я улыбнулся, не отрывая взгляда от ее глаз, и прижал ее к себе еще сильнее.
Если она обнаружит, что кровь просочилась через повязку на животе, наложенную Валентиной Петровной, точно прибьет на месте!
Неужели мы только что ссорились? Все пронеслось, точно короткая летняя гроза над городом.
Но Даша все же не удержалась и, отойдя от меня на шаг назад, недовольно уперла ручки в крутые изгибы бедер, чем напомнила нахохлившегося воробушка. Я еле сдержал улыбку.
Она уловила насмешку и разозлилась еще сильнее.
– Все! С меня хватит! Давай иди в постель! Тебе еще лежать и лежать!
– Нет, – вздохнул я. – Столько усилий, чтобы устроиться за столом, и все даром? Нет, часа четыре я все же поработаю.
Даша отошла от меня еще дальше.
Я устало вздохнул. Одно ее прикосновение приносит мне умиротворение и дает силы. Но говорить ей этого не буду, она и так из меня веревки вьет.
– Как хочешь, – равнодушно, если не сказать – разочарованно, произнесла Даша и, резко развернувшись, собралась выйти из комнаты.
– Не уходи, – тихо попросил я.
– Я не ухожу, – сухо сказала она и, заметив Кевина, одетого в новый спортивный костюм, удивленно спросила: – Его что, переодели?
– Да. Искупали, переодели, из капельницы покормили.
– Быстро, – невозмутимо оценила Даша, переведя взгляд с Кевина на меня.
Заметив на стуле стопку чистого постельного белья, что принесли помощники Валентины Петровны, Даша взяла что-то и, повернувшись ко мне, прижимая белье к груди, по-деловому проинформировала:
– За мной ходить не надо. Я в твоем кабинете. Не хочу мешать работать! – И ушла. Хлопнула соседняя дверь, еще минут десять за стеной раздавались какие-то шорохи, потом все стихло.
Я медленно вернулся за стол.
Сидел над отчетом снабженцев уже полчаса – впустую. Голова не работала. Душу заполнило чувство вины перед Дашей, которая даже не подозревала, что это она не дала мне уйти навсегда и утонуть под весом скорби. Меня постоянно тревожил, держал в разуме, не отпускал ни на миг ее запах.
Остался работать, добился своего.
Теперь же, самое смешное, работать не мог – устал. Руки дрожали. Рана горела огнем. Я с болью посмотрел на Кевина – от него осталась одна тень.